Крестьянин и тинейджер - Страница 31

«Записку бы послала с почтальоном!»

«Тут столько навалилось – я даже не подумала, – сказала Саня и попыталась успокоить Панюкова: – Ты не переживай: вчера был девятый день, и теперь все будет как обычно... – Она повеселела. – Как тут без меня швицы? Может, пора уже дать им по имени? Победа, например. Звездочка и Слава. Или, к примеру: Луиза, Анжелика и Диана».

Панюков каменно молчал, и за него ответил Вова: «Попробуем».

Они попробовали все предложенные Саней имена, примерив каждое из них попеременно то к одной корове, то к другой, но ни одно не прижилось.

Все будет как обычно, сказала Саня, но все не стало как обычно. Теперь ей приходилось долгие часы проводить в очередях пытавинских контор, чтобы оформить теткин дом себе в наследство. А уж устроившись по осени уборщицей в администрацию к Игонину, Саня и вовсе стала редко появляться в Сагачах. Да и Вова с Панюковым, поднаторев и худо-бедно, но освоившись с коровами, уже не так, как прежде, нуждались в ежедневной ее помощи. Осень, меж тем, была на редкость хмурой. И Панюков был хмур. Как-то повздорил по-пустому с Вовой, хлопнул дверью и бросился пешком в Селихново, не убоявшись ветра и дождя со снегом. Прежде чем явиться к Сане, решил зайти в магазин, купить там пряников каких-нибудь или зефира. Дождь к тому времени кончился, а снег все шел и ветер не ослабевал. У двери магазина в луже сидел ветеринар и силился подняться, с каждой потугой заваливаясь на бок, как если б его на бок валил ветер. Никого не было вокруг. Панюков шагнул в лужу и протянул ветеринару руку. Тот подал свою мокрую и мягкую ладонь, настолько вялую, что Панюков должен был сжать ее и потянуть изо всех сил. Ветеринар встал на колени, потом поднялся.

Заговорил на удивление внятно: «Спасибо, брат. Я пьян, но не настолько, чтобы так. Не в том туг дело, что я пьян. Все дело тут в сосудах, в сосудах ног. Они меня иногда подводят, и я обычно падаю... Посади меня у стенки, где посуше. Немного посижу, а отойдут сосуды – и пойду».

«Куда ты такой пойдешь?» – спросил Панюков.

«На остановку, и – домой, в Пытавино... А ты что думал?»

«Ничего не думал».

«Нет, ты думал: к Александре я пойду... Но ты не бойся, к Александре я таким идти не могу».

«Я и не боюсь».

«Боишься, – убежденно возразил ветеринар и снова попросил: – Посади меня у стеночки».

Панюков отвел его, едва перебирающего хлюпающими ботинками, за угол, где оказалось хоть и мокро, но без луж, и привалил спиной к стене.

«Нет, это ты собрался к Александре, – сказал ветеринар, сползая по стене вниз.

«И что с того?» – неохотно отозвался Панюков.

«Нормально все, – сказал ветеринар, усаживаясь поудобнее. – Нашли себе бесплатную слугу-работницу, а она пренебрегает. Надо вернуть, нормально все...»

Панюков даже не понял сразу, что он говорит, и растерялся: «Кто пренебрегает? Как пренебрегает?»

«Своими прямыми обязанностями, – внятно ответил ветеринар, глядя себе под ноги. – Доить, ухаживать, кормить и прибирать...»

Панюков пнул каблуком стену над головой ветеринара, сказал: «Убью следующий раз», – и пошел прочь.

Прежде чем свернуть за угол, услышал за спиной короткое, злое и ноющее: «Да хоть сейчас, делов-то...»

Панюков купил пряники, купил и зефир, пошел к Сане. Снег сек глаза; он ничего перед собой не видел. В порывах ветра слышалось короткое нытье, как будто это ныл за спиной ветеринар, но и обида на ветеринара тоже ныла: как он посмел, гад, так о них подумать? Саня у них слуга-прислуга? Она ведь не могла сказать такое про себя? Сказать ему, пропитому чмырю из лужи? Это он в луже сам с собою выдумал? Или могла сказать? Но почему тогда ему, а не ему сказала? И почему тогда она, пускай и редко, но приезжает в Сагачи? И улыбается, и разговаривает с ласкою в веселом голосе? Разве ее кто заставляет приезжать, помогать, улыбаться?

...Шагнул к порогу дома Сани – и не постучал. Что-то мешало постучать. Сказал себе: да ладно, я потом заеду и зайду, когда будет другое настроение. Вернулся в Сагачи, так Саню и не повидав. Зефир и пряники съел на пару с Вовой, в порядке примирения.

Она по-прежнему к ним приезжала, и помогала, и улыбалась. Панюков ей улыбался через силу. Пусть злые слова ветеринара, что, дескать, Саня в Сагачах – бесплатная прислуга, забылись ввиду и подлости, и глупости всех этих слов, все ж мучил факт: ветеринар в Селихнове бывает, и не всегда же он, когда бывает, сидит там пьяный в луже. И не затем он там бывает, а вот зачем он там бывает, долго гадать не приходилось...

«Ты знаешь что, кончай! – не выдержал однажды Вова. – Убей его или женись на ней».

«Убивать его пока причины нет», – ответил Панюков убежденно, снисходительно, но и с легкой угрозой в голосе. И замолчал, вдруг усомнившись в собственных словах.

«Гляди не опоздай, если уже не опоздал», – добавил Вова.

И Панюков поторопился спросить Саню: «Ты за меня пойдешь?»

«Пойду, – просто сказала Саня. – Спасибо тебе».

«За что?»

«За внимание. И за то, что ты ухаживал по-человечески. Я всегда хотела, чтобы у меня было по-человечески, не как у всех людей».

«А это как: по-человечески?» – осторожно спросил Панюков.

Саня ответила: «Без грубости... По-человечески, это когда все – после свадьбы».

Их бы могли и в селихновской конторе расписать, где в ту пору, кроме дирекции совхоза, располагался сельсовет, но Панюков хотел, чтобы все прошло по-человечески, как у людей, и они с Саней подали заявление в пытавинский районный загс. Там Панюков немного огорчился, что свадьбу по закону придется ждать два месяца, зато заранее снял на день свадьбы весь зал кафе «Кафе».