Крестьянин и тинейджер - Страница 26

Гера отвернулся и, облокотясь о столик, зажал руками утши. Везде одно, подумал он со злобой и с острой жалостью к себе; во всех московских кабаках, теперь в Пытавине и, если вспомнить, даже в Суздале, где они с Таней, нагулявшись, счастливые, сидели в ресторане, и тоже вечерело, и дивный, медный снег был за окном, и весело, томительно гудели за окном колокола – и даже там, в том тихом ресторане, какие-то козлы орали по своим мобилам; они везде орут, при всякой тишине и при любых колоколах – не из нужды орут, не в спешке, а, говоря их языком, лишь бы пойопываться перед своими перепутанными козами, покрасоваться крутизной.

– ...Ты, плеть, зачем меня перебиваешь? Я разрешил тебе перебивать? Ты слушай, плеть. Руслан к утру пригонит восемь фур, плеть, фибропеноблока... Как, не пригонит?.. Как, звонил? И ты мне, плеть, ни слова не сказал? Коххёра, я не понимаю!.. Ыптоемыть!.. Нет, это ты меня послушай! Я говорю, а ты молчи, или отправлю нахыи и навсегда! Ты слушай, слушай, тоимыть, сюда. Если мне кто звонит, той-мыть, ты должен, йоптую, немедленно докладывать. Так, хватит, ниипи мне мозг! Что он конкретно говорил? Где фуры, плеть?.. Он что, он апезьнел совсем?

Мужчина в дальнем углу зала пил пиво с той же ленивою размеренностью, как будто и не слышал ничего. И женщина его не просыпалась. Женщины с тортом и шампанским продолжали перешептываться, не поднимая голов, не повышая голоса. Подошла официантка, и Гера дал ей двести двадцать рублей десятками, попросив добавить еще сто граммов водки. Пробормотав «хватит тебе», официантка сгребла деньги, сорок рублей оставила на скатерти и вернулась за стойку. Парень за спиной молчал и, слушая мобильник, сопел, будто во сне.

–...Так, я все понял, – заорал он, словно бы проснувшись. – Звони ему! Предупреди: я стрелку- забивать не буду, на счетчик ставить, плеть, не буду; я соберу простое человеческое совещание и доложу инвесторам, какое он гывно, и пусть он после не со той, а с ними разбирается... Так и скажи: гывно. И не простое – ахьенное гывно! Все!

Гера угрюмо обернулся. На этот раз парень поймал его взгляд. Сунул мобильник в карман штанов с лампасами, глядя Гере в глаза, сделал долгий и шумный глоток вина из фужера. И, наконец, сказал спокойно:

– Я дико извиняюсь. Есть вопросы?

– Нет. Уже нет, – ответил Гера.

– По-моему, есть. Ты говори, какие у тебя вопросы.

Гера сказал негромко:

– Мы здесь не в вашем офисе.

– Понятно, что не в офисе, – сказал, подумав, парень. – Я дико извиняюсь, но я не понимаю: в чем вопрос?

– Я же сказал, уже ни в чем, – ответил Гера. – Но нам здесь всем нет дела до ваших дел.

– Ясное дело, что нет дела, – ответил удивленно парень. – Но я опять не понимаю: в чем вопрос? Я что, кому-то тут мешаю?

Гера невольно огляделся, ища поддержки. Но женщины, прервав свой шепот, глядели на него настороженно и недовольно, как если б это он нарушил их покой. Мужик в дальнем углу глядел на него неодобрительно. И спутница мужика, проснувшись, тоже глядела на него с тяжелым, сонным недоумением.

– Я просто думаю, не стоит разговаривать в кафе по телефону... или в других местах, где люди. Где все хотят спокойно посидеть, поговорить, подумать.

Парень нахмурился и переспросил:

– То есть нельзя, плеть, в кабаке поговорить по телефону?

– Наверно, можно... но не нужно, – поморщился Гера, ничего уже так не желая, как прекратить весь этот разговор.

– Кто ты такой, плеть, чтобы запрещать нам говорить по телефону?

– Я и не запрещаю, – отмахнулся Гера.

– А ты попробуй запрети. И сразу тебе, йоптую, нечем будет запрещать... Не любишь, если говорят по телефону, – сам и не говори.

– А я и не говорю.

– Вот и не говори, а нас учить, йоптоемать, не надо. Ты понял, плеть?

Гера устал:

– Я понял.

Все продолжали на него глядеть с недоброй укоризной. Он громко повторил:

– Я понял! – и в тот же миг его мобильный телефон забившись, как подстреленный, на скатерти, выдал начало увертюры из «Севильского цирюльника». Гера в испуге глянул на дисплей; там высветилось: «Таня». Гера виновато обернулся. Парень глядел ему в глаза с усмешкой. Подруга парня, обернувшись, тоже глядела на него. «Цирюльник» все звучал с надрывом, но Гера не решался взять мобильник в руки. Взял наконец, с трудом сдержал себя, чтобы не побежать. Шел к выходу; мобильник верещал в горсти. Как только Гера оказался на крыльце, увертюра в телефоне смолкла, но продолжала клокотать, ликуя, в горле.

Пальцы дрожали; Гера нашел кнопку с зеленой меткой и дважды изо всех сил ее вдавил. Ждал ответа, и увертюра распирала его душу всей полнотой оркестра – оркестр в нем смолк, как только в телефоне сухо прозвучало:

– Аппарат абонента не отвечает или находится вне зоны действия сети.

– Плеть, плеть, плеть, плеть! – выкрикнул Гера в отчаянии.

Сел, вдруг устав, на цементное крыльцо, уставился в зигзаги трещин на асфальте, возненавидев себя с такой силой, что не сумел своей же ненависти вынести и поспешил возненавидеть парня с ключами. Подумал: «Убил бы гада», и ощутил, как кто-то примостился рядом на цементе. Скосил в страхе глаза и успокоился: рядом был не этот парень, а мужчина из дальнего угла. Мужчина пожевал мокрыми губами и спросил:

– Ты тот, который из Москвы?

– Да, – неохотно ответил Гера. – Откуда вы обо мне знаете?

– Все знают... Оттягиваешься?

– Немного.

– И мы немного, – сказал мужчина как бы с сожалением. – Приехали купить мясорубку, электрическую; давно хотели... В Селихнове простую мясорубку хрен где купишь, а электрическую и не увидишь никогда. Зашли немного оттянуться – и не купили мясорубку... И мясорубку не купили, и на автобус не успели.